Эха – на! - Вадимир Трусов

Дед моей жены Эли с войны не вернулся. Он погиб восьмого мая сорок пятого. Война, насколько бы дико это не звучало, стала для него спасением. К ее началу дед уже больше года скрывался в лесах от ареста, обвиненный в неких грехах по доносу односельчанина. Не стал Герасим Николаевич дожидаться, когда его под белы рученьки возьмут, и, вовремя предупрежденный, уж не ведаю кем, собрал котомочку, перецеловал жену и детишек, и двинул в самую чащу, в болотину. Семью его из их крепкого пятистенка сразу же выселили… Вновь, обыкновенная история. А как грянула по всей земле родной «Вставай, страна огромная…», дед спокойно в село вернулся, не до него уже было, и пошел воевать добровольцем. Он и когда от ареста уходил, и перед фронтом, у супруги все спрашивал: «Как, Маня, сдюжишь – то здесь. Семь ртов – не шутка, а ты одна… эх, милая ты моя..». А Маня верная ему в ответ, мол, ступай, Герасим Николаич. Мы как – нибудь перетопчемся, Господь поможет. А тебе выхода иного нет. Храни тебя Никола – угодник». И все. Дед похоронен в Силезии, а баба Маня так семерых своих сквозь войну и протащила. Без потерь. Когда мы с Элей поженились и приехали к ней в гости, она, сухонькая, седовласая, невысокая, встретив нас на пороге, пригласила в дом и вдруг огорошила Элю вопросом – приказом: «Что столбом встала – то, внучка. А? Иди… на кухню, говорю, ступай! Мужика – то свово корми!»… Я навсегда запомнил этот её «клич: «Мужика – то свово корми!». Как адмирал Макаров: «Помни войну!». Хороша аналогия, а?

Я хорошо помню куплет из одной знаменитой песенки поэта – кремлевского, кстати, послереволюционного, квартиранта, фамилией своей возвещавший всем, что он, да именно он, самый, что ни на есть, бедный. К слову сказать, данный жилец, по свидетельству очевидцев, весьма разннообразил коммунальную жизнь обитателей столичной цитадели постоянными кляузами и склоками, постоянно требуя для себя улучшения бытовых условий. А песенку пели еще во времена моей юности, обычно на отвальных в армию. Только от оригинала она несколько отличалась:

«Как родная меня мать провожала,Тут и вся моя родня набежала.»Как сыночка выводили из квартиры,По бокам его стояли конвоиры…

Именно такими словами на пороге своей квартиры встретил нас кореш школьный Саткеша, наутро отправлявшийся на воинскую службу. К нашему приходу он был уже почти «готовенький», и окочив пение, раскрыв нам навстречу гостеприимные свои объятия, Саткеша, со словами: «Здравствуйте, друзья!», – почти ничком повалился назад, спиной распахнув таким образом перед входящими полузакрытую дверь.

Реплика в сторонку

– Я эти ваши бабские трусы надевать не буду!

– Малыш, так они, погляди, всего одни и остались. Наверное твои кто – то впопыхах по ошибке взял, а свои, эти вот, не стал искать, понятное дело. Ты их пока надень, чтобы только до дачи дойти, а там и свои найдешь. Они ведь у тебя подписаны, да? А эти тоже подписаны?

– Ни фига они не подписаны, а на всей моей одежде метки мамой вышиты, начальные буквы имени и фамилии. Я в своих трусах пойду, а в чужих, да еще бабских, шиш.

– Ну, знаешь, ты мне особенно – то здесь не шишуй! Ишь, ферт выискался сопливый, от горшка два вершка, а туда же, права качает! Надевай трусы, тебе говорят!

– Сами надевайте, раз они бабские. А я мужик. Папа меня так и называет – мужичок.

– Я вот тебе сейчас покажу – сами надевайте! Я тебе устрою! Словечко еще нашел какое – бабские! Кто тебя ему научил?

– Папа. И он скоро ко мне приедет прямо сюда. А эти ваши трусы я надевать не буду ни за что. Говорю, сами надевайте или пусть девчонки…

– Ох, малыш – малыш, ну, хоть полотенцем обернись. Пора группу – то догонять, вона куда все уже ушли, видишь. Одни мы с тобой тут топчемся. Ладно. Давай помогу полотенце обмотать. Вот так… А папа, говоришь, приедет скоро? Он, что здесь поблизости в отпуске?

– Да. Мы когда с садиком уезжали, он сказал – приеду через месяц. А если папка мой сказал – все, закон.

– Хм, вот как, закон. Гляди – ка, какой у тебя папа – то. А он вообще кто?

– Мужик. Настоящий. Правильный.

– Ну, а по профессии он кто? Кем работает. Начальник поди какой?

– Он и на работе мужик. И дома. И везде. И бабские ваши трусы…

– Да, все уже, окстись, мужичок! Ведь решили все, идем себе спокойно! Бабские, так бабские. Ничуть, кстати, не хуже ваших. Мужиковских. Даже покрасивше будут. Шагай швыдче, мушкетер. Обед пропустишь.

Люди всякие нужны, люди всякие важны, тут, даже несколько перефразировав классика детской поэзии эпохи справедливости и ясности, спорить не о чем. Однако в новейшем времени молва довольно скупа на похвалы этим самым людям. Зато кого – нибудь обхаять, нам только давай. Как – то незаметно, посредством криминальных, в особенности, новостей, а также различных улётных видеозаписей, мы привыкли отмечать в себе подобных прежде всего черты порочные и гнусные, чем и занимаемся с плохо скрываемым удовольствием, оттого и профильные телепроекты всегда востребованы широчайшей зрительской аудиторией. И то сказать, приятно вдруг осознать, что на белом свете масса народа, более мерзкого, нежели ты сам. Но на порядок приятнее все – таки столкнуться на деле с действительно правильными людьми. Вот мы с моим корешем, поэтом Григом, возвращаясь однажды из дремучих и славных, гостеприимных карельских лесов, где участвовали в очень приличном и представительном фестивале авторской песни, проходившем традиционно в небольшом приграничном городке, на себе почувствовали, какие могут открыться перспективы «когда такие люди в стране советской есть». Советской страной, само собой разумеется, уже давным давно не пахло, даже нафталином от воспоминаний не наносило, но тем не менее цитата еще одного классика, на этот раз, поэзии тут вновь очень даже к месту. Выехали мы вскоре после венчавшего фестиваль гала – концерта, в котором и мне довелось поучаствовать, и даже получить некий красивый диплом вкупе с магнитолой, произведённой, судя по марке и паспорту, где-то в азиатско – тихоокеанском регионе.. Итак, вскоре по финальной песни всех участников фестиваля наша «волжана» цвета баклажана, ведомая твердой хозяйской рукой то есть под управлением Грига, стартовала по направлению к родному дому. Путь был не прямой и вообще не столь уж близкий, вдобавок, на поверку, карельскаю ночь, не в пример южной, украинской, оказалась вовсе не тихой, а напротив, весьма богатой на события. Проехав спокойно километров с полста мы были остановлены неким гражданином, отчаянно жестикулировавшим прямо на проезжей части. Вообще – то времена нынче такие, что далеко не всякий остановится вот так, на отмашку голосующего. И упрекать кого – либо за это сложено, не прежние времена, мало ли кто и зачем на дороге сигналит. Сколько раз бывало, остановится человек из лучших побуждений, а его лихие ребятки обуют по полной программе, тачку и бабки отнимут, а могут и порешить, причем за самую ничтожную выгоду. Но мы остановились, не убоявшись, так сказать, возможных эксцессов. Оказалось, что чувак действительно попал не слабо, ибо его гибридная «нива – шевроле» отдыхала в глубоком, древнем, заросшем уже высокой травой, кювете. Сразу было видно, что тут нужен автокран, иных способов вернуть точилу на трассу не существовало. Хозяин находился в состоянии крайней экзальтации и не мог даже толком ответить на вопрос, как его угораздило съехать по склону в столь глубокую ямину, не перевернувшись и не получив ни царапины. Доводы разума действия на бедолагу и предложение добросить его до ближайшего поселка, где он мог поискать технику, энтузиазма у него не вызвало. Он канючил, мол, парни, помогите и знать ничего иного не хотел. Пришлось, плюнув на рационализм, достать свой фал, связать его с извлеченным из пострадавшего авто и продемонстрировать на деле тщетность своих усилий. Убедившись, что ничего не выходит, мужик немного поостыл и в конце концов согласился с нашими доводами. Он закрыл свой, с позволения сказать, джип и плюхнулся к нам на заднее сиденье, едва не раздавив при этом мою гитару. Вскоре, слава создателю, мы высадили его в первом же поселочке и он скрылся в ночи, рассыпая жалобы на судьбу вперемешку с довольно витиеватыми откровенно матерными проклятиями «жизни, фля – гля – тля, такой – растакой». Мы же продолжили путь по неосвещенной, полуфронтовой, с постоянными противобомбовыми зигзагами, карельской дороге.

Дело происходило в самом конце сентября, и за бортом «волжаны» царила темень, глубокая и непроницаемая, ничуть не добавлявшая уюта ни в салоне, ни в нашем с Григом сознании. Где – то на полпути от фестивального города к отворотке на главную трассу, ведущую к нам на север, мы вновь вынуждены были тормознуть, подобрав неких бабушку и дедушку, оснащенных плетеными коробами для грибов – ягод и попросивших подбросить их к заправке, мол, она совсем близко, а идти они утомились. Старики, как оказалось, следовали туда для продажи клюквы, ей оказались до верху наполнены оба их короба, и были крайне обрадованы, когда Григ решил приобрести у них некоторое количество клюквы, а именно, столько, сколько вместилось в извлеченное им из багажника пластмассовое ведро. Сделка состоялась, а негоциантов мы благополучно высадили на АЗС, где и сами решили заправиться во всех смыслах, и самим перекусить под кофе – коньяк. Я еще тогда, проводив стариков, сказал Григу, дескать, ничего за полтора десятка лет не изменилось, как выходили аборигены на трассу ягоды продавать в самом начале девяностых, так до сей поры и чапают, днем и в полночь, и спозаранку. Кроме ягод и грибов, рыбу конечно же же толкают проезжающим. И тишина… Товарищ мой, расплачиваясь, дважды ронял деньги на пол, забывая закрыть молнию сумочки, которая висела у него на запястье, на ременной петле. Я назидательно поругивал его вполголоса, с применением усиливающих моральное воздействие выражений. Он в ответ только отмахивался и, уже покинув павильон заправки, уронил на этот раз всю сумочку, невесть как соскользнувшую у него с руки. Засим мы все – таки отчалили и на этот раз без приключений, с одной основательной, трехчасовой передышкой на сон, добрались до контрольно – пропускного пункта на границе области родимой. И здесь нас тормознули гайцы. Непонятно, кстати, зачем? Ехал Григ аккуратно, по правилам, номера местные, авто зауряднейшее, с какой корысти жезлом махать? Для порядка, вероятно, не иначе, поскольку тяжелых фур вокруг хватало с лихвой, знай, отправляй на весовую. А когда сержант попросил Грига предъявить документы, таковых в сумочке у него и не обнаружилось. Ни прав, ни техталона. Вот это был фортель! Мы с товарищем просто потеряли дар речи. Внятного объяснения случившемуся не находилось, хоть тресни. Понятно, нас поставили на обочину, а Грига повели в будку, на разборки. Через несколько минут прапор вновь подошел к машине и стал обхаживать меня. Сначала я показал ему паспорт, дескать, здешний я житель, не варяг. Потом рассказал о цели нашей поездки в карельскую глубинку, предъявив гитару, диплом, магнитолу в фабричной упаковке и документы на неё вплоть до гарантийного талона, ведро с клюквой, и предложив исполнить одну очень веселую песню для чего пригластл блюстителя порядка на дорогах присесть на переднее пассажирское сиденье. Гаец посмотрел на меня так, точно я страдал не менее, чем холерой или тифом, и быстрым шагом отошел от автомобиля. Вскоре вернулся Григ. Оказалось, что на наше счастье в его сакраментальной сумочке нашелся пэтээс, неизвестно зачем туда однажды засунутый и забытый. Пробить владельца авто по базе и установить, что Григ ничего не угонял, а всего лишь посеял где-то, чудак такой на известную букву, права и техталон, было делом десяти минут. Тем не менее сразу ехать нам не разрешили. Автоинстпекторы явно чего – то выжидали, придумывая различные вздорные причины для нашей задержки на посту, явно желая снять с нас хоть немного денег. Вдобавок и у меня, и у приятеля моего, разрядились мобильники. А на просьбу разрешить хоть немного их подзарядить, разбитной сержантик весьма сопливого вида нагло развел руками, мол, на кэпэпэ отключили, вы представляете, как назло, электричество. Ага, он же сам только – только по компу личность Грига и тачку идентифицировал. Мы сидели в нашей «волге», я попивал имевшийся еще в достаточном количестве коньяк, заедая его клюквой, товарищ мой внятно матерился и хлебал минералку. Так прошел еще час, потом другой. Сигареты у нас почти иссякли. Мы стали уже немного нервничать, особенно я, разгоряченный веселящей жидкостью. И тут нам дали отмашку, катиться колбасой. Что мы и не замедлили исполнить, простанно рассуждая, где же можно было потерять столь необходимые и немаловажные документы?